Пару месяцев назад я приобрёл самую странную книгу на свете. Codex Seraphinianus. Я её полжизни хотел заполучить, она редкая как родий, а тут её переиздали. Правда, она всего-лишь самая странная художественная книга. Самой странной книгой вообще является Свиток Войнича, непонятно когда непонятно зачем непонятно кем написанный. Непонятно о чём, непонятно каким языком и вообще совершенно ничего о нём непонятно.
В случае же Кодекса Серафини вполне понятно кто его написал и когда. Луиджи Серафини в 1981 году. Но это, пожалуй, единственное, что о нём понятно. По задумке автора (во всяком случае, по его словам), Кодекс должен вызывать в читателе давно забытое ощущение тайны. Как в детстве, когда любая книга это набор значков, скрывающий доступный лишь посвящённым смысл. Уловить отблески этого смысла можно было лишь по картинкам. Хорошо, если цветным.
Цветных картинок в Кодексе тьма. Самые вменяемые изображают некое подобие реальной флоры и фауны. Самые невменяемые словами не передать. Помимо картинок, есть страницы и страницы текста, выполненного уникальным витиеватым алфавитом. Несмотря на то, что сам Серафини утверждает, будто в книге нет никакого смысла и буквы не значат совершенно ничего, лингвистический анализ показывает наличие системы (разная частота встречаемости разных букв в разных частях слова и т.п.) – как в живом языке.
Кодекс разбит на разделы. Один вроде как тяготеет к растениям и в иллюстрациях рассказывает о соснах, выкапывающихся из земли и переплывающих океан в огромных стаях. Другой раздел о животных, и там есть рыбы, шьющие норы иголками, змеи в виде знака бесконечности, которые как-то всё-таки умудряются питаться (наверняка объясняется в тексте), лошадь, чей раздувшийся как от слоновьей болезни зад инкрустирован драгоценными камнями и много чего ещё. В секции про людей одни народы привязывают к шляпе свои тени (хотел бы я знать причину), а другие раздеваются до состояния скелета и варят из берцовых костей суп. Есть секции про географию, машиностроение, искусство и астрономию – всё в таком же духе и с совершенно непередаваемым вниманием к деталям.
Несмотря на то, что книга крайне уникальна, найти ей применение было непросто. Я пробовал её читать, но кхм, это тяжело. В детстве я бы потратил на неё годы, но сейчас даже часами глядеть на непонятные закорючки как-то не солидно. Поэтому я сделал её своей книгой журнального столика. И, о чудо!, это был невероятный успех.
К нам часто приходят всякие друзья, для которых русский алфавит это что-то за гранью понимания. Каждый из них при виде Кодекса первым делом спрашивал, не на русском ли он. Поначалу я отвечал правду, они кивали, листали книгу пять минут и забывали о ней. А потом мне надоело и я стал говорить, что да, это русский алфавит, и книга на русском, и вообще это детская энциклопедия "Я познаю мир". Сомневающихся я добивал историей про железный занавес и пленного итальянца, которого заставили рассказывать о мире за пределами СССР.
Теперь они листают Кодекс с гораздо большим интересом. Они познают русскую душу, продираясь через безумную вязь Серафини, а Дэн даже стал спрашивать, как какая буква читается. Естественно я отвечал совершенно от балды, а когда он начал жаловаться, что такая буква уже была и мол я минуту назад говорил, что это "зэ", а теперь говорю, что это "ща", я разозлился и обвинил его в невнимательности.
Недавно он пришёл исключительно ради книги. Он долго сидел, глядя на вмёрзшего в лёд бегемота, а потом изучал человека, у которого вместо руки перьевая ручка. "Всё-таки вы, русские, очень странные", – сказал он откладывая Кодекс. – "Удивительно, что ты вырос нормальным, с такими-то книгами".
